26 апреля 1986 года произошла беспрецедентная авария в истории атомной энергетики – катастрофа на Чернобыльской АЭС. Она оказала воздействие на все сферы жизнедеятельности человека – производство, здравоохранение, культуру, науку, образование, экономику – масштабные и тяжелые последствия.
Годы спустя 26 апреля отмечается День участников ликвидации последствий радиационных аварий и катастроф и памяти жертв этих аварий и катастроф. Работы по ликвидации тяжелейших последствий аварии на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС выполняли люди разных профессий. Подвергая риску здоровье и жизнь, они совершали подвиг.
Сегодня мы «увидим» события первых дней после аварии на ЧАЭС глазами летчика-испытателя вертолетов, ликвидатора Каребы Александра Михайловича. В год аварии Александру Михайловичу было 36 лет, он служил под Новополоцком в должности командира вертолета Ми-26.
– Александр Михайлович, расскажите, как Вы узнали об аварии на атомной электростанции?
– 26 апреля вечером сообщили по радио. И нам на построении 27-го числа сказали готовиться, что мы будем участвовать в ликвидации последствий. 28 апреля отправились первые три вертолета. Мы полетели следом, 30 апреля. Поскольку управляли вертолетами самой большой грузоподъемности, понимали, что без нас не обойтись.
В нынешнее время, может, молодежь сказала бы: «Я не полечу». Но тогда у нас никто из военнослужащих не сказал, что «я не полечу, мне страшно». Потому что надо было защищать людей.
– Как вертолеты в первые дни помогали ликвидировать последствия взрыва?
– В первые дни еще толком не знали, что и как делать, но принцип был понятен: чтобы люди могли подойти к реактору, нужно было забросать его сверху грузом. Сначала забрасывали песком, затем свинцом.
Были такие эксперименты: на внешнюю подвеску подвешивали груз. Вертолет зависал на высоте, бортовой механик вручную открывал лебедку и высыпал груз. Высота – примерно 200 метров, ниже этого опускаться было нельзя. Потому что сам реактор 70 метров в высоту, но труба рядом – 175.
При таком способе за вылет члены экипажа получали очень большую дозу – в 50 рентген. Посмотрели, что это просто губит людей. И уже потом начали искать другой вариант.
В Чернигове на заводе нам сварили приспособления для всех вертолетов. Стало легче: подвесили груз где-то в 15–17 тонн, подлетел к реактору, нажал кнопку – и груз падает в реактор.
– В каких условиях вам приходилось работать и какие были средства защиты?
– Подразделение базировалось в казармах Черниговского авиационного училища. Подъем в пять утра, завтрак в шесть. У нас были противогазы и защитные костюмы. Но дело в том, что летчик должен вести радиообмен. И в полете ими пользоваться было практически невозможно, тем более стояла жара в 30 градусов. В противогазе не будешь ходить сутки (смеется). Вертолеты очень нагревались. Пока была погрузка, мы старались уходить куда-то в тенек, на траву.
Когда после полетов возвращались на боевой аэродром, нас отправляли в полевую баню и выдавали чистые комбинезоны. Еще после 30 апреля выдавали листовой свинец, его использовали для защиты пилотов. Также очень повезло, что нам давали йодистый калий.
– Как Вы думаете, какая там была доза облучения?
– Вертолеты набрали очень много радиации в себя. Больше всего зараженного воздуха набрала камера сгорания. И ничем радиацию не могли вывести. Пытались даже спиртом опрыскивать – все это бесполезно.
У нас на вертолете был дозиметр, и когда мы подлетали к реактору, стрелка становилась до конца в упор – значит, точно более 300 рентген, а сколько было на самом деле, мы не знаем.
– Какие настроения были среди сослуживцев, когда вы участвовали в ликвидации?
– У нас были молодые летчики, только закончившие училище, они очень переживали, что после обучения их спишут с летной работы. Поэтому старались, чтобы где-то записали не 30 рентген, а 20… А так в принципе как трагедию свое нахождение там не воспринимал никто.
– А как Ваши родные воспринимали случившееся? Было ли им страшно за Вас?
– Вы знаете, родные уже волновались из-за того, что 7 мая мы должны были улететь в Афганистан. А тут случился Чернобыль… Тогда ведь к тому же практически не было связи – мы только 4 мая, на православную Пасху, с телефонной станции в Чернигове позвонили и сказали, что живы. Но, конечно, не говорили, что летаем над реактором – зачем волновать людей.
– Расскажите о своем возвращении.
– В общей сумме я пробыл там девять дней. 8 мая улетал обратно. И при заходе на посадку на свой аэродром у меня голос уже был настолько хриплый, что руководитель его едва разобрал, чтобы дать разрешение на посадку. Вернувшись домой, мы были награждены государственными наградами: за работу на Чернобыльской АЭС я получил медаль «За боевые заслуги».
